ГУМАНИТАРНЫЕ ИНТЕРВЕНЦИИ: ВЫСТРАИВАЯ ГЛОБАЛЬНЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ

Кризис долларо-центричного финансового порядка, проблемы мирового социально-экономического и политического развития, а также демографический взрыв – все эти факторы отправляют в небытие феодальную концепцию суверенного государства. На авансцену мировой истории выходит турбокапитализм, экономическая система нового типа, движимая информатизацией и глобализацией, разгоняющей исторический процесс, который, в свою очередь, освобождает капитал от ограничений, налагаемых национальным государством.

История парадоксальна: если изобретение книгопечатания немецким ювелиром И. Гутенбергом в середине XVI в. укрепило почву суверенных государств, (облечённых в форму религиозной Реформации М. Лютера), то создание телеграфа, радио, телевидения и интернета превращает их в рудимент истории. В этом контексте, принцип гуманитарной интервенции, исповедующий прямое вмешательство в конфликт, приобретает поистине сакральное значение.

1. Великие амбиции?

По количеству участников, современная модель международных отношений подобна дороге с  плотным движением, где только полицейские, выполняющие специальное задание, обладают правом выезда на полосу встречного движения. На всех уровнях организации человеческого общества ведётся борьба за упорядочивание хаоса. Инструмент, претворяющий эти усилия в жизнь – военная сила, которая в эпоху информационной революции (включающей в политику мировое общественное мнение) обличается в гуманитарные одежды.

Гуманитарные интервенции приобрели популярность в XIX в., когда великие державы под предлогом «покровительства» над своими «соплеменниками» или «единоверцами» осуществляли силовые акции, укрепляя на деле собственное стратегическое положение. Так, к примеру, Франция обосновывала направление своих войск в Ливан в 1860 г. спасением маронитов. Схожими предлогами (защита своих подданных и китайских христиан) во время Боксёрского восстания (1898-1901 гг.) пользовалась военная экспедиция Германии, Австро-Венгрии, США, Франции, Великобритании, Италии, России и Японии в Китай в 1901 г.

Надежда на то, что возрастающая взаимозависимость и общность интересов скрепляют узы вчерашних врагов, сохранялась вплоть до рокового 1914 г. Затем грянул гром мировой войны, трагедии, растянувшейся на целых два акта, частично погасившей национализм на обоих берегах Атлантики.

В период с 1914 по 1945 гг. происходят кардинальные изменения в сознании, как американцев, так и европейских народов: если международные инициативы («четырнадцать пунктов») В. Вильсона, призванные застолбить интернационализм и американское преобладание, воспринимались скептически не только Л. Джорджем и Ж. Клемансо, но и общественным мнением самой Америки; то проект Ф. Д. Рузвельта по созданию «четырёх глобальных полицейских», способных покарать «злоумышленников» в любой точке планеты, уже был встречен с одобрением. Британская империя, Франция и Советский Союз, обескровленные войной, были вынуждены признать доселе неведомые правила игры, обозначенные Уставом ООН.

Провозглашая принцип правосубъектности наций, творцы ООН адресовали его, скорее к народам, нежели к их правительствам. В этой системе координат, национальные интересы, возводящие в культ права человека, были определены в общечеловеческом фокусе. Очевидно также, что универсальная организация была немыслима без экономического базиса, который и по сей день состоит из бреттон-вудских институтов – Всемирного банка, МВФ и ГАТТ (с 1995 г. – ВТО), призванных определять векторы мирового развития. С этого периода, гуманитарные интервенции, будучи формой прямого военного воздействия, подкрепляются новым инструментарием – долларом, который начинает своё победоносное шествие, вытесняет национальные валюты большинства стран и становится всеобщим мерилом стоимости.

Однако, гуманитарные интервенции, ориентированные на предотвращение насилия или геноцида местного населения, так ни разу и не достигли поставленных целей. Напротив, вторжение на территорию иностранного государства, блокирующее действия ненавистного правительства, зачастую стимулировало хаос и длительную борьбу  различных политических группировок. Пример тому: операция США и их союзников в Ираке 1991 г., вмешательство Вашингтона в Сомали (1992-1993 гг.), действия Североатлантического альянса в Боснии 1995 г. и в Сербии в 1999 г.

Вырисовывается противоречивая картина. С одной стороны, прямое военное вмешательство, даже под общечеловеческими лозунгами, провоцирует ещё большее насилие и ожесточённость между враждующими сторонами, требуя больших материальных и нематериальных затрат, главным образом, со стороны Америки. А с другой, -  население стран Запада, вовлечённое в масштабные процессы урбанизации, с каждым годом теряет былую тягу к далёким военным кампаниям. В совокупности, эти обстоятельства  вынуждают мировую элиту усиливать  наднациональные структуры, призванные в будущем осуществлять глобальное управление.

2. На пути к глобальному суверенитету

В  сентябре 2000 г. в структуре ООН создаётся Международная комиссия по вмешательству и государственному суверенитету (ICISS) для «всестороннего обсуждения отношений между вмешательством и суверенитетом  в целях достижения глобального политического согласия относительно того, как двигаться от полемики к действию в пределах мировой системы» [6].

На практике, деятельность этого органа заключалась в обосновании усиления роли ООН в международных делах, что отразилось в доктрине «Обязанность защищать» («Responsibility to Protect» - R2P) [5], где чётко прописано: «Национальные государства отвечают за предотвращение крупномасштабной гибели людей и этнических чисток в пределах своих границ. В случае если правительство не желает предотвратить насилие или же само участвует в нём, то международное сообщество, действуя под эгидой ООН, ответственно  предпринять меры для защиты населения, несмотря на позицию национального правительства» [4]. Т. е., государственный суверенитет сводится к «ответственности», а  не к «контролю, как это имело место в Вестфальской системе» [6].

Как и ожидалось, консервативное крыло американского истеблишмента, будучи сторонником могущественной национальной обороны и традиционных ценностей, выразило в лице Фонда наследия своё негодование относительно перспектив этого документа: «R2P имеет все шансы перенять государственный суверенитет США и власть по принятию решений в области национальной безопасности и внешней политики, подчинив их воле международного сообщества»[4]. В этой связи, резолюция 1973 СБ ООН, санкционировавшая 18 апреля 2011 г. создание в Ливии бесполётной зоны и применение любых средств для защиты мирного населения, всё же оправдывает прогнозы скептиков, представляя собой первый внушительный триумф Объединённых наций в качестве глобального регулятора, который состоялся благодаря  широкой коалиции международных НПО, («Хьюман райтс вотч», Всемирное движение федералистов, Институт «Открытое общество», Фонд Макартуров) продвигающей доктрину.

До революционных событий 2011 г. правящие круги Америки и Европы, занятые реанимацией экономики Запада от кризиса, стояли перед выбором: «вернуться к национальным рынкам, то есть к протекционизму и конкурентоспособной девальвации, либо создать правовое поле общемирового масштаба – глобальную систему управления» [1, c. 147].

Как мы видим, ставка была сделана на модель, предполагающую «наличие полицейских сил и по-настоящему планетарной юстиции, способных контролировать и наказывать любое отклонение от правил»[1, c. 148]. Так, влиятельный  теоретик «нового мирового порядка» Ж.Аттали выступает за  «расширение G-8 (большой восьмёрки) до G-24, и создание, уже на базе G-24 и Совета безопасности ООН, одного Совета управления, обладающего экономическими полномочиями и осуществляющего законное политическое регулирование». По Аттали, новый орган должен взять «полноценный контроль над МВФ, Всемирным банком и другими международными финансовыми учреждениями»[1,c. 165], а также реформировать состав и порядок голосования в них. Причём, дееспособный глобальный суверенитет, способный уравновесить рынок и демократию, неразрывно связывается с наличием «парламента, правительства, приложения ко Всемирной декларации прав человека, воплощения в жизнь решений МОТ в области трудового права, центрального банка, общей валюты; планетарной системы налогообложения, полиции и юстиции»[1, c. 162].

Под влиянием падения покупательной способности доллара, всё громче раздаются призывы к созданию «новой мировой валюты, выпущенной глобальным Центробанком,  с твердым правлением и институциональными чертами», который «должен служить в качестве кредитора, действующего в качестве последнего финансового убежища» [3]; в то же время подчёркивается, что «мир ещё слишком далёк от подобного уровня глобальной кооперации» [3] и, наверное, «придётся подождать ещё более страшной войны» (чем Вторая мировая), «чтобы перспектива таких реформ воспринималась всерьёз» [1, c. 163].

Несмотря на то, что интрига с глобальным суверенитетом далека от своего разрешения, уже сегодня можно выделить сопутствующие политические тренды. Учитывая, что мировой порядок первой половины XXI в. будет строиться на балансе между силой и согласием, гуманитарные интервенции, под давлением стран Юга, станут нормой. Вызовы, исходящие из периферии, будут стимулировать творческую активность Севера в военной и культурной областях, а ослабление американской экономики усилит смуту на Ближнем Востоке, где государственные границы будут пересмотрены по этнорелигиозному принципу. Вот как характеризует ближневосточную государственность внешнеполитический стратег Америки Г. Киссинджер: «На Ближнем Востоке сужение роли государства заложено в том, как были основаны местные государства. Государства, которые стали преемниками Оттоманской империи, были учреждены державами-победительницами после окончания Первой мировой войны. Их границы, в отличие от границ европейских государств, отражают не рубежи расселения народностей или распространения определенных языков, а соотношение сил между европейскими державами, споры которых не имели прямого отношения к данному региону» [2].

События 2011 г. на Ближнем Востоке и в Северной Африке, меняющие облик макрорегиона, пошатнули былую уверенность Запада. В условиях, когда гегемония США постепенно переходит в лидерство, а Европу и Японию сотрясают внутренние социально-экономические и демографические вызовы, взоры элит этих стран вновь обращены на Северную Евразию, Россию, без которой ещё ни один миропорядок не был устойчивым и дееспособным. Схожая картина наблюдалась после каждой из мировых войн. Расстановка сил в мире вынуждает Америку разделить глобальную ответственность с Объединённой Европой в Северной Африке и частично на Ближнем Востоке, пригласив Россию к соуправлению миром, предварительно признав главенство нашей страны на постсоветском пространстве. В противном случае, социально-экономическая поляризация между Севером и Югом, усиливающая стремление развивающихся государств получить доступ к части мирового богатства, рано или поздно приведёт к восстанию, с которым ни одно государство не сумеет справиться в одиночку. Как бы ни злорадствовали оппоненты России, ссылающиеся на её нынешнюю слабость и безволие, именно от позиции нашей страны будет зависеть облик будущего мира. Семидесятилетний опыт глобального управления (совместно с США), многовековая военная культура, интеллектуальный и духовно-нравственный потенциал русского народа, пассионарность и культурные паттерны братских народов России, витальная энергия Православия, минерально-сырьевой потенциал Сибири и Дальнего Востока – вот основные столпы русской великодержавности, без уважения и учёта интересов которой немыслимо устойчивое развитие человечества в XXI веке.

При подготовке материала были использованы ссылки на ресурсы:

http://www.csef.ru/print/3036/